Одноклассники

Автор: Елена Николаева, Чикаго
Источник: http://www.lexicon555.com/june08/konkurs.htm

Он не мог её помнить. В тот год, когда он закончил школу, она в накрахмаленном фартуке и белыми бантиками в коротких косичках встречала своё второе Первое сентября.
- А последний звонок ты тоже не помнишь? – спрашивает Сашка, не дожидаясь ответа, закрывает глаза и видит себя, смешную и тонконогую, с колокольчиком в руке и с сияющими глазами, сидящую на плечах своей тайной мечты всех последующих лет – Сёмки Сташевского, красавца-десятиклассника 124 московской школы, что на Малой Бронной.

“Одноклассники”. Какие только слухи не бродят по Интернету – и ФСБ недремлющим оком, словно прожектором, водит по его страницам, и немецкая разведка перекупила его за бешеные деньги у предателя родины, его создавшего, и жёны подглядывают за виртуальным передвижением неверных мужей – вопреки всем домыслам, сайт “Одноклассники”, со своим немудрёным дизайном, неважной навигацией и беспорядочной базой данных, продолжает притягивать миллионы взрослых людей, разлетевшихся волею судеб по всему миру и пожелавших “вспомнить”.

- Последний звонок помню, – уверенно заявляет седоволосый Сёмка и, прищурив серый дальнозоркий глаз, нежно смотрит на лежащую рядом хрупкую женщину, прижавшуюся к его груди, тёплую, дрожащую от только что закончившейся трехчасовой погони за счастьем – коротким мигом, ради которого рушились империи и создавались мировые шедевры, мигом, когда мужчина и женщина, растворившись друг в друге, падают в бездну и возносятся к небесам, мигом, который правит миром с незапамятных времен.

Когда он получил первое Александрино письмо через “Одноклассников”, в котором она сразу и безапелляционно назвала его “Сенечкой”, он удивился. Сначала удивился “Сенечке” – его так не называли уже много лет, потом – тому, что звучало это у неё не фамильярно и бесцеремонно, а, напротив, ласково и по-дружески. Маленькую сестрёнку Серёжки Стоянова из их 10-Б он, конечно, не помнил – во-первых, она почти на две пятилетки, как шутили их родители, моложе Сережки, а значит, и его, Сенечки, а во-вторых, прошло-то уже – даже подумать страшно! – больше 40 лет... Самое удивительное, оказалось, что живут они, как и раньше, в одном городе, только имя ему теперь не Москва, а Нью-Йорк.

- Я люблю тебя, я так тебя люблю, – сообщает счастливая Александра сенечкиной волосатой груди. Он берет её за подбородок, приподнимает голову и смотрит в глаза – без очков она выглядит совершенно беззащитной. Он не верил ей почти год. Точнее – девять месяцев. Посетители “Никса”, маленького греческого ресторанчика, где они встретились после недолгой переписки тёплым июньским вечером, наверняка обратили внимание на немолодую симпатичную пару, просидевшую до закрытия, так и не прикоснувшись к еде, зато перевыполнив план по красному Совиньону: пять бутылок за вечер на двоих. “Русские, наверное”, – с уважением подумал пожилой официант с греческим профилем, унося остывшие тарелки...

Он не верил ей почти целый год, потому что поверить в это было невозможно. Она налетела на него со своей сумасшедшей любовью, непонятно, откуда взявшейся, а он к этому совершенно не был готов. Она искренне удивлялась: как можно не верить, она же вся на ладошке, ничего загадочного: лишь только поняла, что влюбилась, сразу же и выложила ему эту радостную новость. А он не верил. Говорил какую-то чушь про свои седины и свой жизненный опыт, который ему подсказывает, предостерегает и не позволяет. В одном письме, когда они ещё были на “вы”, она писала: “Сеня-Сенечка. Моя поздняя-разноцветная-безответная любовь. Даже две минуты утренних автомобильных гонок доставили мне радость: увидев впереди вашу машину, разулыбалась до ушей и сделать менее счастливое лицо никак не получалось, и сама на себя удивлялась, так и не сумев справиться со своей идиотской улыбкой до самого финиша. Что творится. Бог мой. Мне очень многое хочется сейчас вам сказать, как, впрочем, и вчера, и позавчера, но я не стану. Вы мне опять пришлёте нравоучительные строки мудрого старца с предсказанием будущего моей к вам привязанности. Да я вообще о будущем никогда не думаю! А вы обязаны, просто обязаны мне верить, тем более, что вас это ни к чему не обязывает. Я могу себе позволить сколько угодно шутить и шалить, и даже сочинять по мелочам, я даже вру иногда! – но я никогда не бросаюсь словами, много для меня самой значащими. Если вы думаете, что, за исключением очень,очень юных лет, я писала кому-либо такие письма, вы ошибаетесь, Сенечка!”

Он долго сам себя обманывал и уверял, что ему это не нужно, не нужно, не хочется ничего менять, всё сложилось, всё устоялось, ну скучно, ну однообразно, ну тоскливо порой, зато надёжно, основательно, прочно, пенсия не за горами, работа, слава богу. Дом. Сад.... Потом сдался. Всего несколько строчек – и она повесила себе на грудь медаль "За взятие Измаила": “Дурочка ты, Сашенька. Хотя это нисколько не меняет моего мнения о тебе как об умной женщине. Неужели ты не понимаешь, что я не тебя боюсь, а себя. Ты и так заняла во мне так много места, как никто другой”.

В послании к Мишке, единственному другу, с которым он мог поделиться всем на свете и которого не видел уже лет пять – с тех пор, как побывал у него в гостях на германщине, – Сенечка полушутил: “Знакомство, о котором я упоминал, неожиданно получило продолжение. Она оказалась чрезвычайно настойчива, хотя впоследствии утверждала, что её целью была не физическая близость (??), а нечто другое. Ну, ты знаешь баб. Бомбардировала меня э-письмами, и эти письма, старик, довели меня до того, что, когда мне удавалось уснуть, она мне снилась, со всеми подробностями. В мои-то годы и при моей-то выдержке! Мужчина, как и ожидалось, есть продукт слабый и думающий мало... В постели оказалась мастер спорта, я бы даже сказал, заслуженный мастер спорта. Я ее прозвал “sex-missile”, потому что на секс-бомбу, чисто внешне, она явно не тянет, зато... Короче, я постарался честь свою не уронить, но, должен заметить, с ней и молодой мужик не каждый выдержит, что уж говорить о твоём друге. Но я выжил.... В общем, приедешь – познакомлю. В остальном жизнь сплошная ....я”.

Александра писала брату в Москву: “Ты, конечно, помнишь Сенечку Сташевского, из вашего класса. Представляешь, я его нашла через “Одноклассников”, сначала переписывались, потом встретились. Поседел, помудрел, но все такой же красивый, остряк, балагур и умница. Меня, конечно, не узнал, потом, правда, уверял, что помнит и последний звонок, и как ты меня на плечи к нему посадил, и как я трясла колокольчиком ему прямо в ухо. Говорит, до сих пор звон в ушах стоит, когда меня вспоминает. У него двое внуков, работает архитектором в какой-то крупной фирме в Манхэттене. Ты сейчас упадешь, но я, кажется, влюбилась. Только папе ничего не говори, он Стаса очень любит, не поймет меня. Приеду летом, расскажу тебе все подробно”.

- Я завтра еду в Женеву, на конференцию. Ты всё же не забывай свои секретарские обязанности, пиши мне, там в гостинице наверняка есть Интернет. Когда он уезжал в свои короткие командировки, она считала минуты до его возвращения. “Никто и никогда не ждал вас так, как я, – писала Александра. Они долгое время были на “вы”, как будто боялись разрушить хрупкую прелесть этого очаровательно-вежливого феномена... “Никто и никогда не ждал вас так, как я. Никто никогда не скучал по вас так, как скучала я. Никто больше меня не сомневался в том, что вам это нужно. Ни один человек за всю вашу жизнь не написал вам столько неотправленных писем. Я так рада, что вы приехали, Сенечка”.

Если утром почта сообщала, что у него “нет новых писем” – что бывало крайне редко – настроение портилось и закрадывались неприятные мысли. Не желая признаваться, что без её писем с трудом дотягивает до вечера, он отправлял ей маленькие записки-намёки: “У Вас все в порядке? Вы больше меня не любите”, или шуточные строчки:

Просыпаюсь в шесть часов,
Одурев от страшных снов.
И, похоже, они в руку.
Ноль входящих - "на разлуку"?

В другой раз она получала более откровенные послания и любила его за это ещё больше: “Хочется напиться и говорить тебе не переставая всякую херню, без всякой связи и идеи. И чтобы ты меня не прерывала, а только слушала и тихо смеялась. Ты теперь понимаешь, до чего разумного индивида может довести интенсивная переписка...”

После редких невиртуальных встреч, так и не научившись за всю жизнь коварным женским штучкам, призывающим настоящую женщину скрывать под печальной маской свою радость, а не захлебываться ею, как лопоухий щенок, она в тот же вечер, придя домой, писала: “Догадайся с трёх попыток, кто самая счастливая женщина на свете? - Ты зна-ал!!! Ах, Сенечка, мне с тобой так хорошо. Я теперь буду мечтать о том, как мы на весь день куда-нибудь завалимся, в какую-нибудь чащу дремучую, нет, не просто чащу, а с избушкой, можно на курьих ножках, а там я тебе пирожков в печке напеку, с капустой, и гамбургеров с сосисками, а ты в это время дров нарубишь и камин разожжёшь, а пото-ом... Мне даже представить страшно, что будет потом .... Тебе не кажется, что это я напилась, а не ты, и несу всякую ерунду (или надо говорить херню? У тебя это слово изумительно звучит, очень ёмко и понятно). С тобой я могу позволить себе говорить всё, что хочется, ты всегда меня правильно понимал. Ты такой же счастливый сейчас, как и я, я знаю ”. А утром: “Знаешь, что такое любовь? Это когда просыпаешься утром, завариваешь чашечку крепкого кофе, выпиваешь её в тишине и полном одиночестве, чтобы скинуть с себя остатки сна, потом перечитываешь свой вечерний бред и... подписываешься под каждым словом”.

- Нет, нет, нет, нет! Мы же ничего не успели, мы опять ничего не успели, даже не поговорили толком. Давай ещё немножечко поваляемся, просто поваляемся, а потом поедем, хорошо?

..... О том, что случилось и почему Саша не вернулась из Москвы, он узнал из тех же “Одноклассников”. Он ждал её звонка, удивлялся, что переписка, не прекращающаяся всю неделю, пока она, по собственному определению, “отрывалась в Москве по-взрослому”, внезапно прервалась за два дня до её приезда. Он готовил ей сюрприз и, уже хорошо зная её, не сомневался, что он ей понравится, и она будет радоваться, как тот самый лопоухий щенок. “Не знаю, помнишь ли ты маленькую сестрёнку Сережки Стоянова, – читал он, ещё не веря своим глазам, письмо от Вовки Язова, с которым переписывался иногда через “Одноклассников”. – Она недавно приезжала к нему в гости, он нас всех у себя на даче собрал, был так горд и счастлив. Сёмка, ты напиши ему, там такое горе, такое горе – Саша погибла. Переходила улицу – на зелёный свет! - и по своей наивной американской привычке даже головы не повернула. Этот ублюдок на БМВ ехал на такой скорости, что даже затормози он, результат был бы тот же. Его потом нашли....” – дальше читать было невозможно, строчки разъезжались, превращаясь в серое бесформенное месиво.

... “Я умер, – писал через год Сенечка своему лучшему другу в Берлин. – Смысла нет. Жизни нет. Она была единственным человеком, который понимал меня с полуслова, с полувзгляда, меня никогда никто так не любил. И знаешь, что самое страшное – я так и не успел сказать ей, что люблю её. Мишка, я так её ждал, я готовил ей сюрприз! Она мне однажды сказала, что никогда не спрашивала и не спросит, люблю ли я её, потому что ей достаточно того, что она видит иногда в моих глазах. Но я-то, я-то знал, что это не так! Я знал, что ей нужно было, чтобы я хотя бы однажды это сказал, да что там темнить, старик, нам ведь тоже эти слова нужны, ты сам знаешь. Я так ждал, когда она приедет и я сообщу ей это, я так мечтал об этом моменте и представлял себе её рот до ушей. Не успел. Я не могу себе этого простить. Знаешь, что она мне из Москвы писала: “Я знаю, что ты устал. Ты устал думать, ты устал взвешивать, ты устал от зависимости от обстоятельств, ты устал предполагать и прогнозировать, ты устал от всех этих "а вдруг" и "а что если" – и бесполезно мне увещевать тебя и пытаться сделать из тебя такого же фаталиста, как я сама, совершенно бесполезно, и мой русский "авось" никогда не станет твоим, люди не меняются по большому счету, ты ведь знаешь. Помнишь, как я тебе однажды писала – в том давнем своём откровенном послании: Сеня-Сенечка, моя поздняя-разноцветная-безответная любовь.... Я тогда не думала, даже не могла себе представить, что та невероятная моя к тебе нежность перерастёт во всё-и-вся-сметающее на своем пути чувство громадного, немыслимого счастья от того, что ты есть на этом белом свете. Я люблю тебя, я так тебя люблю. Я не хочу будущего, я хочу только настоящего. Вместо будущего, давай мы просто умрём с тобой в один день, и всё. Но не сейчас. Потом как-нибудь, попозже”.

Автор: Елена Николаева, Чикаго
Источник: http://www.lexicon555.com/june08/konkurs.htm