“Чем
дольше тут находишься, тем меньше кажется шансы на то, что я смогу скоро
вернуться, смотрю тут на беспредел, который менты, судьи, прокуроры творят с
другими людьми, и не могу понять, кому это все нужно…”
(Сергей
Магнитский, февраль 2009)
Гражданин Российской Федерации 37-летний юрист
Сергей Магнитский был арестован в ноябре 2008 года. Перед арестом он был
абсолютно здоров, 16 ноября 2009-го он умер. Диагноз тюремных медиков:
«сердечная недостаточность».
Последние пять месяцев ареста Магнитский провел в
Бутырском изоляторе. В письмах адвокатам и многочисленных ходатайствах он
подробно описывал происходящее с ним.
Благодаря этим записям мы можем представить, что
стоит за громкими словами чиновников об улучшениях условий содержания,
«разгрузке» и гуманизации системы наказаний. Они — свидетельство не только
личной трагедии. Магнитский все-таки юрист крупнейшего инвестиционного фонда,
работающего в России, его смерть вызвала скандал даже за пределами тюремной
системы. А сколько таких же покойников тихо, без помпы были увезены родными из
тюремного морга. Эти «дневники» о трагедии тысяч заключенных тюрем и колоний
ФСИН России.
За что Сергей
Магнитский оказался в тюрьме? Напоминаем: за то, что этот скромный юрист одной
из компаний, обслуживающий интересы корпоративных клиентов, обнаружил пропажу
денег — 5,4 млрд рублей. Это были не его деньги. Это не были деньги его
клиента. Это были государственные, бюджетные деньги. О том, кто и как их украл,
Магнитский дал развернутые показания следствию. Тем стал опасен.
Арест. Год в
скитаниях по камерам следственных изоляторов (делалось специально — так
называемая «карусель», цель которой — сломить арестанта). Никаких следственных
действий. Фактический запрет на свидания. Стремительно ухудшающееся здоровье.
Фактический запрет на квалифицированное лечение, даже лекарства, необходимые
для поддержания жизни, очень редко до него доходили. Изматывающие часы в
автозаке, в судах, где продлевающие раз за разом содержание под стражей судьи
лишь брезгливо морщились, глядя на корчащегося от боли человека, и не разрешали
даже принести кипятка.
За что Сергея
Магнитского довели до смерти? Напоминаем: за то, что, несмотря на все эти муки,
он не изменил своему представлению о чести и справедливости — продолжал
свидетельствовать о преступлении: писал в прокуратуру, Следственный комитет,
называя высокопоставленных подозреваемых поименно. Мог ведь просто отказаться
от своих слов, получить два года условно и — жить.
Отчего умер
Сергея Магнитский, кто украл 5,4 млрд наших с вами денег, где эти средства
сейчас, какие виллы на них построены? Напоминаем: официальных ответов на эти
вопросы нет — все уголовные дела закрыты или шито-крыто закончились ничем.
Осталось только одно — по обвинению самого Сергея Магнитского, посмертно.
О тюремной медицине
В июле 2009 года
врачи «Матросской Тишины» поставили Сергею Магнитскому диагноз «калькулезный
холецистит». Они советовали оперативное вмешательство и непрерывное лечение.
Вскоре Магнитский был переведен в СИЗО № 2.
Из письма
адвокату от 25 августа 2009 года:
«Вчера, ровно через
месяц после моего доставления в Бутырскую тюрьму, я наконец-то попал к врачу.
Произошло это при следующих обстоятельствах.
В воскресенье, 23
августа 2009 года, во время прогулки примерно в 16.30 я почувствовал боль в
области солнечного сплетения, которой обычно сопровождаются у меня приступы
межреберной невралгии. Прогулка в этот день затянулась до полутора часов вместо
обычного часа, но в прогулочном дворике была скамейка, так что я мог прилечь на
нее и стерпеть боль. После возвращения в камеру я сразу же принял лекарства и
лег в кровать. Несмотря на это, приступ усилился, начались сильные боли в
области ребер на спине, так что переносить их временами можно было только сидя
на корточках, согнувшись. Приступ сопровождался болью в сердце и невозможностью
вдохнуть воздух полной грудью, так как это усилило и без того резкую боль в
области солнечного сплетения. Примерно через час я снова принял лекарства, но
никакого облегчения от них, кажется, не почувствовал. К 20.00 боли у меня
прошли, я стал чувствовать себя лучше, и мы даже с моим сокамерником Эриком
провели генеральную уборку в камере. Ночью и в течение большей части следующего
дня я чувствовал себя хорошо.
В понедельник, 24
августа 2009-го, примерно в 16.00 Эрика вывели к следователю. Оставшись в
камере один, я прилег и попытался заснуть, но тут начался новый приступ с теми
же симптомами, так что я не мог даже лежать, а ходил по камере или сидел на
корточках, согнувшись. Я снова пил лекарства, но облегчения не чувствовал.
В 17 или 17.30
вернулся Эрик и, увидев меня в таком состоянии, позвал надзирателя и попросил
вызвать врача. Надзиратель сообщила, что позвонила врачу и он скоро придет.
Через полчаса
Эрик снова стал стучать в дверь камеры, но никто не подошел. Эту попытку он
повторил еще через полчаса, за дверью послышались чьи-то голоса; мужской голос
спросил: «Какая камера?» «267», — ответил Эрик. «Сейчас подойду», — услышали мы, но через некоторое время голоса стихли, и
к нам никто не подошел.
Состояние мое не
улучшилось, и примерно в 9.00 вечера Эрик снова стал стучать в дверь камеры…
Еще через полчаса меня повели в сборное отделение, где, как оказалось, есть
врачебный кабинет. Только через пять часов.
Когда я туда
зашел, там за решеткой сидела врач и стоял милиционер… Мне сказали, чтобы я
постоял в сторонке. Мне было тяжело стоять, и я присел на корточки… Это
продолжалось около четверти часа. Наконец врач спросила, что со мной случилось.
Я описал свои боли, она сказала, что это я, наверное, застудил спину, но я
пояснил, что эти боли у меня спазматического характера, что бывали и раньше
такие же приступы раз в три-четыре месяца, как я их лечил и что теперь уже
четыре дня подряд они повторяются, а лекарства не помогают. Врач сказала, что
даст мне более сильное лекарство, и выдала три таблетки мелокана.
Я также
пожаловался на то, что меня не осматривал врач при заезде в СИЗО, что я
неоднократно подавал заявления о приеме врачом, но меня никто не принимал.
Сказал, что мне было назначено медобследование, но его не проводят. Врач начала
возмущаться, взяла медкарточку и сказала:
— Как это не
осматривали?! Вас осматривали там, откуда вас привезли.
Я сказал, что на
«Матросской Тишине» меня осматривали, выявили заболевание, назначили
обследование, а тут я уже целый месяц, и никто это обследование не проводит и
лечение не назначает. Врач листала мою карточку и возмущалась:
— Вас когда
привезли? Всего месяц назад? Вы что — хотите, чтобы вас каждый месяц лечили?
Вот я смотрю, вас уже лечили, вот написано, что вас принимал хирург, что вам
давали баралгин и мезим. А у нас возможностей нет, оборудования нет, врачей
нет, надо было вам на воле лечиться.
— На воле у меня
не болело, воспаление поджелудочной железы и камни в желчном пузыре у меня
выявили на «Матросской Тишине», я эти заболевания получил, уже находясь в
заключении.
— Не
рассказывайте сказки. Вот тут написано: «в анамнезе» хирург пишет, значит, и
раньше было.
— Я не знаю, что
такое в «анамнезе», врач, осматривавший меня на «Матросской Тишине»,
действительно, спрашивал меня о том, были ли у меня раньше эти болезни,
проходил ли я обследование по их поводу, получал ли лечение. Я ему тогда на эти
вопросы ответил отрицательно. Хорошо, какое мне сейчас при этих болезнях
необходимо лечение и что нужно сделать, чтобы его получить?
— Я не знаю,
пишите заявление, чтобы вас принял хирург. В корпусе врачей нет, а хирург пока
еще остался…
— Хорошо, я
напишу. Дайте мне снотворное, димедрол или сделайте укол, а то я боюсь, что от
этой боли не смогу заснуть.
— У нас таких
лекарств нет, это только в психиатрии.
После этого меня
вернули в камеру. Я принял таблетку, которую дала мне врач. Боль не только не
утихла, но даже усилилась, возможно, из-за того, что мне пришлось туда-сюда
ходить и даже стоять там перед этим врачом. Через полчаса у меня была рвота,
сопровождавшаяся сильными болями в груди и спине, но сразу после этого мне
будто бы стало легче. Я лег на кровать, боль еще оставалась, но уже не такая
острая.
Я разговорился с
Эриком, это меня отвлекло, и через час-полтора мне удалось заснуть.
Проснувшись
утром, я чувствовал себя нормально. Написал заявление хирургу и вот пишу это
письмо, надеясь, что сегодня вечером и ночью нового приступа у меня не будет».
Как и все
предыдущие, это заявление осталось без какого-либо ответа.
Из жалобы,
подготовленной в Генпрокуратуру и Следственный комитет, от 20 сентября 2009
года:
«26.08.09 заместители начальника БТ, в том числе,
как я понимаю, начальник медицинской части, проводили обход камер. Я
пожаловался на то, что мне не оказывается медицинская помощь, не проводится
назначенное медицинское обследование. Мне сказали, что в Бутырке
медобследование не проводится, что нет оборудования. Я пытался показать
имеющуюся у меня копию письма, в котором было указано выявленное у меня
заболевание и назначенное обследование, но это письмо мне даже не дали достать,
сказав: «Вы нас задерживаете».
31.08.09 во время аналогичного обхода мне удалось
вручить указанное письмо, поскольку какой-то другой начальник, которого не было
в предыдущий раз, согласился меня выслушать по этому вопросу… Никаких мер со
стороны администрации принято не было. Начальник медчасти обещал разобраться,
забрал упоминавшуюся выше копию письма, сказал, что плановое оперативное
лечение, о котором в нем говорится, «это когда вы выйдете на волю, тут вам
никто не обязан предоставлять» — и ушел.
До настоящего
времени никакая медицинская помощь (кроме разрешения на передачу мне купленных
моими родственниками лекарств) в связи с выявленными у меня заболеваниями в БТ
мне не оказывалась, несмотря на то, что я здесь уже провел 8 недель и буквально
на следующий день после прибытия сюда обратился за медицинской помощью.
Мне не проведено
назначенное медицинское обследование, я не получил никаких консультаций по
поводу моего заболевания, не был принят врачом-хирургом, мне не только не было
назначено диетическое питание, но даже не рассматривался вопрос о том,
необходимо оно мне или нет».
С конца сентября
Сергей Магнитский перестал писать жалобы начальнику Бутырки по поводу
неоказания медицинской помощи — десяток предыдущих остался без ответа.
Обходился в основном лекарствами, которые передавали ему родственники. Однако
его адвокаты попыток не прекращали.
На запрос в
прокуратуру Москвы 26 октября пришел ответ. Начальник отдела по надзору за
исполнением законов при исполнении уголовных наказаний С.А. Горюнов утверждал,
что «при поступлении в СИЗО Магнитский в установленном порядке был осмотрен
медицинским работником. Телесных повреждений, проявлений заболеваний не
выявлено, жалоб на состояние здоровья Магнитский С.Л. не высказывал».
Тем не менее, по
словам Горюнова, 7 октября Магнитский все-таки был переведен в камеру № 708
терапевтического отделения медчасти «для проведения обследования». Мы не
располагаем сведениями, какое обследование было проведено и было ли оно вообще,
однако из писем Сергея Магнитского видно, что его состояние ухудшалось с каждой
неделей. Из письма от 20 октября 2009 года: «Утром 19.10.09 у меня произошел
острый приступ, который продолжался около 40 минут и сопровождался болями в
области солнечного сплетения и сердца, причем боли в области солнечного
сплетения были более сильными, чем я когда-либо испытывал во время подобных
приступов ранее».
16 ноября Сергея
Магнитского не стало.
В октябре 2014, Следственный
комитет Российской Федерации в четвертый раз отказал матери умершего в СИЗО
аудитора фонда Сергея Магнитского в возобновлении расследования обстоятельств
гибели ее сына и проведении независимого медицинского исследования.
Читая его
дневники и письма Сергея Магнитского, понимаешь, насколько честно и искренне он
боролся с государственной и судебной системой. Порой даже кажется, что он
недопонимал всей жестокости, на которую эта система способна. И это была не
наивность. Он искренне не верил, что зло, которое он в наблюдал в заключении,
возможно.
И когда в
последствии его “прессовали” и пытали и он уже отчетливо осознавал, что происходит,
Сергей Магнитский не сдался и никого не оговорил.
“Я уверен, что мне намеренно создаются такие
невыносимые условия с ведома следствия. Я уверен, что единственной возможностью
прекратить все эти издевательства надо мной, это согласиться с надуманными
обвинениями, оговорить себя и других лиц.” (Из заявления, написанного в СИЗО)
За три месяца до
свой гибели Сергей писал жене:
“Я весьма далек от отчаянья, чувствую себя вполне
уверенно и ничуть не стыжусь того, что попал сюда, потому что я вполне уверен в
себе, в том, что всегда поступал честно с клиентами и с государством, а за то,
что государство поступает с нами бесчестно, пусть стыдятся те люди, которые за
это ответственны”.
Стыдятся ли они? Не
смешите меня.
В феврале 2009 г.
Сергей написал:
“Чем дольше тут находишься, тем меньше кажется
шансы на то, что я смогу скоро вернуться, смотрю тут на беспредел, который
менты, судьи, прокуроры творят с другими людьми, и не могу понять, кому это все
нужно…”
Нужно это не
отдельно взятым людям, а системе, которую эти винтики – судьи и прокуроры- и
обслуживают, и за счет которых эта система- грубая, ржавая машина и
работает.
Из письма маме за
месяц до смерти:
“За меня сильно не переживайте. Как я уже написал
состояние здоровья у меня удовлетворительное. Психологическому своему состоянию
я сам иногда удивляюсь, кажется, мне все нипочем, только соскучился по всем вам
и по дому.”
А вот копия
рукописных дневников Сергея Магнитского. Вы можете гордиться тем, что живете в
стране, в которой жил честный, неподкупный, мужественный человек с большой
буквы Сергей Магнитский!
Если скрипт недоступен,
можете скачать файл со ссылки: http://russian-untouchables.com/docs/D107.pdf
Источники и Дополнительная Информация:
